На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Темафон

1 058 подписчиков

Свежие комментарии

  • Aryan
    Это НЕ НАШ СВЯТОЙ И НЕ НАШ ПРАЗДНИК!!Святой Валентин г...
  • Aryan
    Святой Валентин не различал гейлюбовь от гетеро! В то время на западе это было в порядке вещей! Он венчал ВСЕХ,по это...Святой Валентин г...
  • Игорь
    По предварительным данным, разведборт А-50 был уничтожен в воздухе, а Ил-22М11 сумел выйти из зоны поражения и пропал...Что известно на д...

«Мой мир начал разваливаться». Почему интеллигентный Артем Исхаков убил свою соседку Таню?

Жестокое преступление, совершенное московским студентом Артемом Исхаковым, вызвало активный интерес в самых широких кругах. О нем пишут журналисты, высказываются эксперты и создают страницы в Интернете, где энтузиасты пытаются собрать как можно больше информации об убийце, его жертве и предыстории случившегося.

Однако этот интерес – не просто мрачное любопытство, которое нередко вызывают криминальные новости, и даже не следствие того, что Исхаков и потерпевшая, Татьяна Страхова, были ровесниками наиболее активных пользователей Интернета.

Дело в том, что любое преступление так или иначе вызывает у думающего человека вопрос о том, почему преступник его совершил – не просто каким был его мотив, а почему этот мотив оказался достаточно сильным, чтобы человек, живущий среди других людей, воспитанный в их нравах и знакомый с их законами, стал им руководствоваться. Чем тяжелее преступление, тем острее ставится этот вопрос. Наконец, своего самого яркого выражения он достигает там, где речь идет о зверских, необъяснимых в своей жестокости преступлениях, таких, когда любые рациональные, пускай и самые циничные объяснения оказываются исчерпаны. Тогда он выходит на метафизический уровень и обретает очертания того, что в западном богословии называют mysterium iniquitatis, загадкой зла: почему люди совершают зло, особенно откровенное и очевидное, даже не прикрытое никакой «благой» целью – даже зная, что для них самих оно не обернется ничем, кроме зла?

Свои мысли и переживания изложил прямой речью не только убийца Исхаков, оставивший после себя пространную предсмертную записку и небольшой сборник опубликованных в Интернете текстов, но и его жертва, которая вела своего рода творческий онлайн-дневник, где художественные зарисовки перемежались собственно с личными записями.

То, что и Артем, и Татьяна были неглупыми молодыми людьми с литературными амбициями, студентами престижных вузов и детьми из благополучных и обеспеченных семей, делает загадку зла в этом преступлении еще объемнее и сложнее. Удивительную дикость произошедшего уже не спишешь на сложные бытовые условия или «проблемный контингент», и от личных, человеческих причин трагедии уже не отмахнешься дежурными объяснениями в духе социологического материализма.

Артем Исхаков, студент технического университета, и Татьяна Страхова, студентка факультета телекоммуникаций, медиа и дизайна, снимали вместе двухкомнатную квартиру в центре Москвы – в целях экономии, чтобы делить арендную плату на двоих. Молодые люди были знакомы около пары лет, имели общих друзей и даже какое-то время встречались, хотя и совсем недолго: Артем показался Татьяне слишком инфантильным. Сам же он, впрочем, не охладел к ней и надеялся возобновить романтические отношения. Однако Татьяна не только не проявляла взаимности, но и всячески давала понять, что никакие отношения с Артемом, кроме приятельских, ее совсем не интересовали. Она встречалась с другими молодыми людьми, к которым Артем ее очень болезненно ревновал, но продолжал ждать, когда Татьяна, наконец, изменит свое к нему отношение.

Впрочем, не заявил прямо, что не собирался сдаваться, а как-то не очень решительно дожидался своего часа: то делал вид, что воспринимал Татьяну просто как друга, то не выдерживал и начинал оказывать ей знаки внимания, а то и устраивать сцены ревности. Судя по непроверенным перепискам, всплывшим в социальных сетях, и не очень конкретным признаниям в записках самого Артема, иногда это принимало навязчивый характер. Как несложно догадаться, таким поведением он добивался прямо обратного желаемому: Татьяна злилась на его выходки и была с ним все холоднее и грубее. Хотя добрососедскими отношениями здесь уже и не пахло, двое продолжали жить в одной квартире, общаться друг с другом и с общими приятелями, которые иногда оказывались втянутыми в их перепалки, и к которым Артем периодически выносил сор из избы, жалуясь на то, как Татьяна игнорировала его привязанность. Наконец, ситуация достигла критической точки.

Согласно предсмертной записке Исхакова, ночью с 21 на 22 января он совершил то, что замышлял еще с новогодних праздников: подождал, когда Татьяна вернется домой, и напал на нее с кулаками. Повалив девушку на пол, он задушил ее и изнасиловал мертвое тело. Потом нанес добивающие ранения ножом, поболтал с приятелем через онлайн-мессенджер и изнасиловал еще раз. Следующий день Исхаков провел на квартире с телом Татьяны: выполнял задания по работе и писал прощальное письмо ко всем сразу и ни к кому конкретно. В нем он смаковал с самолюбовательным цинизмом свое преступление, потом передавал последние приветы, внезапно став сентиментальным и даже немного резонером, а попутно делился не очень связными мыслями, воспоминаниями и рассуждениями. Ближе к вечеру убийца и сам наложил на себя руки: по собственному признанию, слишком боялся попасть в тюрьму или на принудительное лечение.

Впрочем, писал Исхаков и до этого послания. На сайте «ВK» у него была страничка, где он публиковал свои литературные этюды: белые стихи, качество которых и сам признавал крайне сомнительным, и витиеватые самокопания дневникового характера, в которых избегал называть вещи своими именами и, надо полагать, частенько кривил душой. Несмотря на то, что он неоднократно подчеркивал сугубо личный характер своих записок и даже предостерегал возможных читателей от ознакомления с ними, Исхаков, тем не менее, выкладывал их в открытый доступ и играл на публику едва ли не больше, чем собственно изливал наболевшее.

По содержанию его записи напоминают нечто среднее между дневниками Эрика Харриса и Дилана Клиболда, печально известных стрелков из школы «Колумбайн»: переживания о неразделенной любви чередуются в них с садистскими фантазиями и признаниями в ненависти ко всему человеческому роду. По форме же они чем-то схожи с сомнительным творчеством другого дуэта – «музыкальной» группы «Расчлененная ПугачОва», в миру больше известной как маньяки из Академгородка: нескладные, сбивчивые, изобилующие грязной руганью, а также образами и метафорами из области патологической физиологии. Исхаков-поэт мечется из крайности в крайность: то клянется Татьяне в любви и преданности, то ругает ее последними словами; то сентиментально называет то время, когда с ней встречался, самым лучшим в своей жизни, то отпускает на ее счет циничные, отдающие мизогинией комментарии; то неуклюже философствует, то срывается на бессвязную брань или рифмует случайные слова.

В одних местах он с пренебрежением отзывается о наркоманах, в других – бравирует тем, что сам употреблял наркотики; в одних пытается давать абстрактному адресату наставления и добрые советы, в других – мечтает о конце света и всеобщей погибели. В одной записи он мог утверждать, что теперь полностью безразличен к Татьяне, да и вообще никогда ее всерьез не воспринимал; а уже в следующей жаловаться на то, что мысли о ней преследовали его навязчиво. Очевидно, что многое он приукрашивал, да и вообще позировал перед читателем, хотя и демонстрировал к нему показушное пренебрежение.

Развитие и наиболее очевидное выражение эта его склонность получила в предсмертной записке, где Исхаков то каялся, разыгрывая амплуа страдальца, доведенного до крайности, то цинично бахвальствовал, входя в образ брутального антигероя. Да и обороты, которые он использовал, характерно киношные: «я жил со своими демонами», «мой мир начал разваливаться», «где-то свернул не туда», «я постиг дзен». Даже самоуничижительные признания он делал как будто в расчете на то, что кто-то взялся бы его переубеждать. Ненаигранно звучали разве что ремарки, относящиеся к технической стороне преступления: например, о том, что на кровь, о которой Исхаков столько фантазировал в своих стихах, оказалось тяжело смотреть, или что убийца беспокоился, как бы мертвое тело не начало издавать неприятный запах.

В автобиографических пассажах, тех, что ближе к записям в дневнике, реальность переплетается с вымыслом, а собственные имена вещей и явлений – с эвфемизмом (похоть, например, в одном из текстов как-то неуклюже и почти застенчиво обозначается как «меркантильный интерес»). В какой-то момент он и сам признается: «В моих словах нет смысла, я выдаю чужие мысли за свои».

Впрочем, подлинное содержание его записок – это действительно не мысли или идеи, а чувство, которое Исхаков умудрялся вмещать в любые слова и выражения, связующая нить между всеми его крайностями и взаимоисключающими утверждениями: не любовь и даже не ненависть, а безграничная и всепроникающая жалость к самому себе. За то, что с Татьяной отношения не сложились, за то, что с кем-то другим у нее отношения как раз складывались, за то, что вообще в жизни не все и не всегда получалось так, как хотелось бы… Даже безжалостность и цинизм, которыми он бравирует, – словно в отместку окружающим за то, что Исхакова самого недостаточно, на его взгляд, жалели. О характере его чувств к Татьяне кое-что говорит его последнее стихотворение, опубликованное за три недели до убийства. В нем он сравнивал ее с собакой – возможно, потому что у нее, как он полагал, должен был быть «хозяин», и отказывал ей в способности к самостоятельной жизни. Любопытным образом он охарактеризовал и свое собственное поведение, говоря о себе в третьем лице: «пытается быть милым» — почти словарное определение лицемерия.

Творчество Татьяны представляло собой несколько стихотворений и сборник того, что она сама называла «странные истории, абстрактные письма несуществующим на самом деле людям». Ее работы выглядят на порядок литературнее, чем путаные словесные излияния Исхакова, но читаются не менее тяжело, и даже не из-за странного соседства инфантильного романтизма и напускного цинизма. С одной стороны, дело в существенном объеме подражания и стилизации: по записям в Татьянином творческом дневнике можно буквально угадывать, что она сама читала на тот или иной момент. С другой – в том, что ни один из ее литературных экспериментов не оборачивается успехом: истории бессильны, сюжетные ходы бесплодны, финальные фразы повисают в воздухе. В них есть что-то зажатое и натянутое, как будто автор говорила не о том, о чем на самом деле хотела бы сказать – в своем роде, тоже попытка «выдать чужие мысли за свои».

Другое впечатление производят личные заметки Татьяны, попадающиеся среди художественных набросков. Хотя и в них хватает позерства, в чем-то нарочитости и в чем-то недосказанности, здесь в словах Татьяны больше искренности – а с ней и силы. Одна из них, похоже, адресована Исхакову: в ней Татьяна говорила про вспышки агрессии, пока еще вербальной, и резюмировала, что гневные филиппики в адрес всего и всех – это всего лишь попытка приписать свои собственные недостатки окружающим, словесная эквилибристика для слабых и самовлюбленных. Не новая, но, судя по всему, прочувствованная ей идея.

В своей последней записи, за пару месяцев до смерти, Татьяна признала свои странные истории и абстрактные письма «бутафорией» и решилась рассказать о том, что страдала от депрессивных состояний. Она сравнивала свою жизнь с игрой-ужастиком, где все вокруг хотят только навредить, а радости нет вообще, и признавалась, что перестала испытывать эмоции. Рассказывая, что всегда исповедовала гедонизм, философию удовольствия, она как будто удивлялась, что закончила ангедонией. Татьяна признавала, что, вроде как, у нее не было поводов печалиться – как принято говорить, «всего хватало» — но от этого становилось только хуже: любой, кому она взялась бы рассказать о своем состоянии, не только бы не понял, но еще и начал бы ее укорять. Мол, посмотри, как иные люди живут, а ты тут на всем готовом – и разнылась… По ее собственным словам, говорить кому-то о своей депрессии – это только давать им повод сделать еще хуже. О том, как и когда это состояние началось, Татьяна не сказала. Исхакова, с его демонстративной мизантропией и собственнической влюбленностью, не упомянула ни разу.

Впрочем, на их литературных страницах прослеживаются и общие темы: например, мысли о смерти. Правда, если Татьяна говорила только о желании умереть (или, скорее, нежелании жить, что не то же самое), то Исхаков вожделел со смертью куда более тесных отношений. В своих стихах он фантазировал об убийстве и самоубийстве, «ел» и «насиловал» трупы, переходил «вброд кровавую реку», созерцал апокалиптические видения – и даже сам себя называл при жизни мертвым. Схожим образом отождествлял себя со смертью другой убийца и насильник, тоже любивший пофилософствовать в нигилистическом ключе: Иэн Брейди из британского Манчестера. Тот, хотя и заявлял себя атеистом, называл ее своим божеством.

Кстати, совпадение это или нет, но к теме героев, которые уже мертвы, Татьяна обращалась в своем студенческом проекте на первом курсе – иллюстрациях к «Ночи перед Рождеством» Гоголя. На его обложке пушистый мультяшный чертик держит над головой перевернутую пятиконечную звездочку, а на самих картинах герои повести представлены в образе скелетов: едят, прихорашиваются перед зеркалом, летают по небу, собирая звезды – праздничный danse macabre, танец мертвых. Впрочем, никакой одержимости смертью ни в самих этих рисунках, ни в немного инфантильной к ним аннотации нет – скорее, просто игра с мрачными образами. Немногочисленные графические наброски Исхакова, большим удельным весом стилизованного текста чем-то напоминающие настенные рисунки городского сумасшедшего Олега Митасова, некогда широко известного в Харькове, выглядят куда тревожнее.

Литературные онлайн-страницы обоих молодых людей назывались по-русски, но в латинской транслитерации: у Исхакова – «Здесь ничего нет», у Татьяны – «Ночь». Исхаков предстает в своих записях эгоистичным, обидчивым и тщеславным. Татьяна в своих – скрытной и не очень в себе уверенной, пытающейся спрятать настоящую себя за напускным образом. Исхаков очень любил жаловаться на то, как все вокруг были дурны и несправедливы, лично к нему и вообще; Татьяна признавалась, что единственным чувством, которое у нее осталось, было чувство вины. К сожалению, их дневники умалчивают о том, как и почему именно эти двое, в чем-то похожие, а в чем-то совсем разные, оказались под одной крышей.

Автор: Александр Ульянов

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх