Вчера мы публиковали первую часть эссе, разбирающего личность Артема Исхакова, совершившего ужасное убийство. Сегодня — вторая часть, в которой автор рассмотрит роль СМИ в представлении этой трагедии.
Едва попав в средства массовой информации, история этого убийства тут же обросла скандальными, «желтыми» подробностями: и убийца, и жертва, оказывается, употребляли наркотики, а Татьяна еще и принадлежала к какой-то якобы субкультуре и – о, ужас!
– выкладывала в Интернет свои фотографии в обнаженном виде и с инвентарем из секс-шопа в руках. В Интернете дело Исхакова получило особую популярность на имиджборде (анонимном форуме) «2ch», где практически сразу было переиначено на манер местечковой мифологии.
Один из самых популярных на имиджбордах сюжетов, постоянно повторяющийся в бесчисленных диалогах, рассказах и мемах (расхожих аллюзиях) – это история несчастной любви романтика от виртуального мира, неглупого и неплохого, но наивного и неприспособленного к реальной жизни паренька, к расчетливой и коварной женщине, которая всячески злоупотребляет его искренней привязанностью.
В духе этого сюжета и была интерпретирована история убийства Татьяны Страховой: того, что в ней был отвергнутый поклонник и своенравная девушка, оказалось достаточно, чтобы Исхакова и его жертву отождествили с соответствующими архетипами онлайн-фольклора. Все нестыковки реальных людей и их характеров с имиджбордовским мифом были отчасти проигнорированы, а отчасти еще неизвестны. Потом, как обычно, начали троллить (по-русски – провоцировать): потехи ради раздули это отождествление до абсурдного гротеска, в котором потерпевшей стороной выступает убийца. Не совсем всерьез, конечно, а по заведенному на имиджбордах обыкновению: смеяться надо всем, что не смешно, и провоцировать всех, кто поддается на провокации – эдакий панк-рок в формате онлайн-форума.
Впрочем, по мере выхода мифа о «винишке» — так, в честь алкогольного напитка и по якобы принадлежности к одноименной субкультуре, окрестили покойную Татьяну – за пределы породившей его имиджборды, все больше людей стали узнавать о деле Исхакова чуть ли как об «убийстве за фотографии»: принимали мифологизированный контекст, в котором подавалась история, за чистую монету, и брали за предпосылку то, что Татьяна и в самом деле манипулировала Исхаковым и «играла с его чувствами», провоцируя ревность.
Те самые откровенные фотографии, стало быть, выступали доказательством и подтверждением ее якобы развратности и цинизма. Не имея ни привычки, ни желания вдаваться в подробности, многие так и прокомментировали, что, мол, действительно, могла бы себя и скромнее вести, не перегибать палку, уж если взялась пить кровь из «бедного» парня. Подлили масла в огонь и все те же провокаторы-тролли, в очередной раз постаравшиеся довести ситуацию до абсурда: «за размещение фотографий в неодетом виде полагается лютая смерть – особенно девушкам». Кое-кто, как водится, взялся посмертно осуждать Татьяну лишь затем, чтобы за ее счет дистанцироваться от собственных сомнительных качеств и неловких историй – почти по тому же принципу, какой она когда-то описывала в заметке, посвященной любителям найти соринку в чужом глазу.
В ответ на это, выводя миф уже на следующий уровень прочь от реальных людей и событий, воинствующие феминистки устроили онлайн-флешмоб (массовую акцию): стали выкладывать в социальные сети собственные откровенные фотографии с хештегом (пометкой) #этонеповодубить. Некоторые – то ли от природной стеснительности, то ли в меру своего понимания ситуации – фотографировали себя даже не обнаженными, а просто с крашеными в неестественный цвет, как у Татьяны, волосами, как будто это тоже было поводом…
Почему-то никто не обратил внимания на то, что ни эти фотографии, ни даже вольности, которые Татьяна себе якобы позволяла в отношениях с молодыми людьми, не были ни поводом, ни тем более причиной убийства. Свои мотивы сам же Исхаков, пускай и в характерно скользкой манере, перечислил в начале своего прощального письма: согласно его тексту, во-первых, Татьяна отказывалась употреблять вместе с ним спиртное (возможно, после «вспышек агрессии»), во-вторых, заигрывала с его приятелем, и, в-третьих, Исхаков перестал надеяться на взаимность. Дословно: «я слишком не такой, чтоб у нас с ней были хоть сколько-то похожие отношения», — похожие то ли на отношения с приятелем, то ли на человеческие отношения вообще.
Кроме того, убийца никогда и не был поборником нравственности, пускай даже в самом извращенном и ханжеском варианте: судя по его записям и фотографиям, он исповедовал все те же гедонистические взгляды на мораль и сексуальность, что и Татьяна, имел с ней схожие дурные привычки и посещал те же вечеринки. Если его и злили какие-то вольности в ее поведении, то ровно постольку, поскольку она не допускала к участию в них его самого. Конечно, Исхакову было обидно, что Татьяна предпочла ему его друга, но вину за это он возлагал не на нее, а на самого приятеля: упрекал его в предсмертной записке за то, что тот не перестал общаться с Татьяной, когда она стала оказывать ему знаки внимания, не «уступил» ее Исхакову. Иначе говоря, значение для убийцы имела взаимность Татьяны, а не образ жизни, который она вела: будь она распущенной или целомудренной, да хоть асексуалкой или монахиней – до тех пор, пока Татьяна не согласилась бы принять ухаживания Исхакова, это не имело бы никакого или почти никакого значения.
Поэтому, наверное, и неудивительно, что никаким особым успехом акция феминисток не увенчалась: даже когда не видно всей логической цепочки, нечто противоестественное, идущее вразрез с сутью событий, все равно бросается в глаза и не дает воспринимать ту или иную реакцию всерьез. Возможно, если бы они, вместо очередного группового раздевания, развернули, скажем, просветительскую кампанию о сталкинге (навязчивом внимании), его опасности и способах ее избежать, то под занавесом трагедии не развернулся бы нелепый фарс, парад обнаженки со странными лозунгами.
Вместо этого, они могли бы объяснить, что настоящая причина изнасилования – это патологический эгоцентризм преступника и его похоть, а не какие-то якобы оскорбленные чувства, и что, если Татьяна и была в чем-то виновата, то только в том, что не разглядела опасность и не покинула зону поражения вовремя. Она до последнего пыталась вести себя, как крутая девчонка, и осаживать Исхакова ответными грубостями, хотя у него на уме уже были вещи, куда хуже приставаний – и не была готова к тому, что ситуация дойдет до физического насилия, что эскалация их бытового конфликта произойдет в одночасье и в самый неожиданный момент. Если верить Исхакову, Татьяна даже не сопротивлялась, когда он ее убивал, только просила уйти…
На самом деле, записки Исхакова не дают ответа на загадку зла: в них он только жалел себя и тешил фантазиями, но не пытался действительно разобраться в себе и своем состоянии. Равным образом и та пара заметок, в которых Татьяна Страхова решилась рассказать о самой себе, а не о несуществующих на самом деле людях, не позволяют понять, почему она съехалась и жила со своим будущим убийцей, как будто сама шла навстречу трагедии. Однако они убедительно показывают, что даже молодой и обладающий всеми внешними признаками благополучия человек может быть глубоко и доподлинно несчастлив, стоять в буквальном смысле на краю гибели – и совсем не обязательно из-за того, что «жиру бесятся», а потому, что не хлебом единым. Наверное, именно поэтому не стоит удивляться, когда гедонизм приводит к ангедонии, и поэтому же не стоит отмахиваться от человека, которому плохо, когда, вроде бы, должно быть хорошо.
Отдельного внимания заслуживает то, каким образом к этой истории подошли в средствах массовой информации, будь то новостные сайты или любительские группы в социальных сетях: то, как ее рассказывали. А именно, вовсю эксплуатировали «желтые» подробности из личной жизни погибшей, эпатажные цитаты из опусов убийцы – те самые книжно-киношные фразы про «внутренних демонов» и «я постиг дзен», на которых он пытался сделать себе имидж – делали лирические отступления о какой-то субкультуре с винишком, громкие и ничем не оправданные сравнения, например, с Ромео и Джульеттой… как будто речь шла о реалити-шоу, а не об убийстве. Происшествие разбирали на детали, выискивали какие-то новые подробности – но никто не взял на себя труда собрать их в единую картину и сделать из нее выводы.
my boys yeah
Поэтому получился только набор разрозненных образов и несвязанных утверждений, эклектичный поп-арт на основе реальных событий: девушки-«винишки»; «сама виновата»; эротические фотографии; смазливый убийца в очках, как у школьного отличника, и его позерские рассказы; «это не повод убивать»; татуировки и розовые волосы; «он так страдал»… Будто сюжет для музыкального видео или заставки к видеоигре, хотя, вроде бы, и основано на фактах. Но дело в том, что голых фактов протокольного характера недостаточно, чтобы передать живую и правдивую картину.
Когда за кадром остается безграничный эгоцентризм и извращенная похоть преступника, его становится куда легче воспринимать как «несчастного» и «отвергнутого». Когда ни слова не говорится о том сквозящем между строк паническом ужасе, который он испытывал над остывающим трупом жертвы, когда понял, в какой тупик сам себя загнал, и от которого полез в петлю, на его дешевую браваду можно даже купиться. Когда прямая речь преступника – нарциссическая, полная самооправданий и подающая людей и события в исключительно однобоком, выгодном ему самому, свете – просто цитируется, без вдумчивого комментария и нужных акцентов, его риторика может показаться убедительной, а логика – имеющей право на существование. Когда личной жизни потерпевшей уделяется больше внимания, чем собственно факторам риска в ее поведении, может сложиться впечатление, что это только со всякими «винишками» такое случается, исключительно где-то по ту сторону монитора… Так ли после этого удивительно, что у насильника и убийцы нашлись свои поклонники и даже заступники?
Автор: Александр Ульянов
Свежие комментарии